Несколько дней назад мы отпраздновали ночь Ивана Купалы — привязанный к летнему солнцевороту праздник веселых забав: девушки с парнями искали цветок папоротника, прыгали через огонь и пускали венки по воде. И той, у которой он проплывет дальше всех, ждать скорой свадьбы.
Впрочем, по факту не такой уж это и невинный праздник! Современные забавы в эту ночь — отголоски масштабных оргий, призванных «подпитать» силу начавшего слабеть солнца и обеспечить хороший урожай. Собиратель фольклора Александр Афанасьев так, например, описывает игру в горелки — традиционную для Купалы: «Холостые парни и девицы устанавливаются парами в длинный ряд, а один из молодцев, которому по жребию достается гореть, становится впереди всех и произносит: «Горю, горю пень!». — «Чего ты горишь?» — спрашивает девичий голос. «Красной девицы хочу». — «Какой?» — «Тебя, молодой!». После начинают ловить суженую.
Вряд ли наши предки ограничивались невинными объятиями. Восточные славяне в этом смысле не так уж сильно отличались от британцев. Издание The Independent несколько лет назад вспомнило, что слово «оргия» попало в английский язык в 1589 году. Речь шла о хороводах вокруг «майского дерева», которые, по словам автора, «не всегда ограничивались танцами вприпрыжку с лентами». Это было ритуальное поклонение фаллосу, после которого танцующие устремлялись на лужайки.
«Совокупления, объятья, поцелуи, сплетение тел, взаимные ласки и облизывание» — так описывал происходящее в этот день «безобразие» в XVI веке пуританин Филип Стаббс, который однажды решил спрятаться за кустами и посмотреть, как крестьяне празднуют «день майского дерева», когда их не видят чужие. В общем, типичная оргия. Ее можно осуждать, но надо помнить о той функции, которую она выполняла с древних времен.
«Женская плодовитость влияет на плодородие полей, но и пышное разрастание растительности, в свою очередь, помогает женщине зачать, — писал Мирча Элиаде.— Индейцы пипиль в Центральной Америке в течение четырех ночей не спят со своими женами, чтобы в ночь перед севом быть особенно мощными, а несколько пар должны совокупляться прямо во время сева. Кое-где, например, на Яве, муж и жена совокуплялись на поле в период цветения риса».
Обращение к культу плодородия — одна сторона этой медали. О второй в своем бестселлере «История оргий» пишет Бурго Партридж: они «полезны не только потому, что снимают напряжение, вызванное необходимым или вынужденным воздержанием, но и помогают бороться со скукой повседневной жизни. Поэтому их использовали и жители Древней Греции, и средневековая христианская Церковь».
Рим, переплюнувший Грецию
Греки дали начало множеству традиций. Но их Дионисии, названные так в честь бога плодородия Диониса (именно оттуда пошло слово όργιον — обряд, очищающий душу и помогающий ей избежать круговорота перерождений), в чем-то повторяли египетские фестивали плодородия. И там, и там было много вина, танцев и секса. Большие Дионисии — городской праздник, который отмечали весной, — вдобавок дали толчок появлению греческих трагедий, комедий; маскарадам и состязаниям поэтов.
Но Дионисии не были единственным распутным праздником в годовом цикле. Аристофан пишет о Теоморфиях, общенациональном празднике Аттики: «Все женщины, желавшие принять участие в празднике, были обязаны в течение девяти дней до него воздерживаться от сексуальных сношений. Умные жрецы выставляли это требование как знак почитания богов, хотя настоящая причина состоит в том, что женщины, распаленные долгим воздержанием, могут раскрепощено участвовать в оргиях. Чтобы укрепить себя в столь тяжком для них целомудрии, женщины клали в постель успокаивающие ароматические травы. Кроме того, в это время женщины ели чеснок, чтобы отпугнуть мужчин неприятным запахом изо рта».
Римляне пошли дальше. Дионис у них стал Вакхом, а оргии, связанные с божеством, обрели еще большую изощренность. Доходило до того, что на мужчин устраивали облавы, а тех, кто отказывался участвовать в массовых совокуплениях, сбрасывали в глубокие пещеры, восклицая при этом: «Боги забрали его!».
Указом Сената от 186 г. до н. э. на территории Рима и всей Италии Вакханалии запретили. Такая строгость властей обуславливалась не столько моралью, сколько соображениями безопасности государства: необузданная стихия оргий могла его разрушить.
Но вскоре наступила эпоха цезарей, по сравнению с которой Вакханалии времен республики могли показаться чуть ли не детскими шалостями.
К примеру, император Тиберий устроил в своей резиденции на Капри особую «диванную комнату», куда отовсюду собирали девочек и мальчиков. Они на глазах у императора растлевали друг друга, дабы возбудить в Тиберии угасающие любовные желания.
«В лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди предо всеми изображали фавнов и нимф, — пишет римский историк Светоний. — За это Тиберия открыто стали называть «козлищем».
Клавдий запомнился современникам не только сладострастием и склонностью к пирам, но и супругой — психопатичной нимфоманкой Мессалиной. Она выступала за полиандрию — полигамию для женщин. Еще будучи женой Клавдия, одновременно вышла замуж за некоего Силия. В доме нового мужа она собрала многочисленных любовников и таких же блудниц, как сама, на маскарад, чтобы отметить праздник Вакха со всеми возможными непристойностями.
Его преемник Нерон любил пировать на арене Большого Цирка, где ему прислуживали все городские гулящие. Он изнасиловал весталку — девственницу и оскопил своего любимца Спора, «пытаясь превратить его в женщину». С этим кастратом он устроил что-то наподобие свадьбы. А потом возил его в носилках рядом с собой на торжественные встречи, наряжая как императрицу и то и дело целуя. Светоний так описывает еще одну из изощренных потех Нерона: «В звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору, вопя, как насилуемая девушка».
Элабагал пытался насадить римлянам культ Ваала. В Риме даже появился храм этого божества с двумя огромными фаллосами. Сексуальные наклонности императора выдавали в нем того, кого бы мы сегодня назвали трансом. По ночам император приходил в бордель, выгонял проституток и, стоя в парике, сам зазывал в заведение прохожих, отдаваясь любому из них за небольшое вознаграждение. Через некоторое время в бордель приходил любовник Элабагала — погонщик колесницы, и устраивал императору сцену ревности как жене, которую застиг при измене, а потом нещадно порол его. Еще Элабагал обещал огромную награду врачам, если они успешно превратят его в женщину.
Средневековый «целибат»
Идея греха начала зарождаться в раннехристианском Риме, но окончательно оформилась в Средние века и наложила свой отпечаток на оргаистические проявления того времени. Ранние христиане были терпимы к проституции. Например, Фома Аквинский замечал, что она — необходимое дополнение нравственности: «нужник необходим во дворце, чтобы весь дворец не вонял».
Это было здравой формой, которой, правда, с трудом удавалось придерживаться: все же «дворец вонял». И особенно это стало заметным с введением целибата. Прихожане волновались, что если у священника не будет своей жены, он примется обихаживать их собственных. И переживали не напрасно. Генрих III, епископ Льежский, к примеру, имел 65 незаконных детей. «Правом первой ночи» пользовались монахи обители Св. Тиодарда в своих отношениях с монахинями обители Св. Ориоля.
Воздержание в половой жизни привело к волне массовых сексуальных галлюцинаций. Многим монахиням, например, казалось, что их преследует инкуб — дьявол в обличье прекрасного юноши. Изгнание дьявола из двадцатилетних юниц, исповедовавшихся в том, какие непотребства творил с ними злой дух, стало привычным делом.
Рыба, что называется, гнила с головы. К примеру, Балтазар Кола, ставший позднее Папой Иоанном XIII, склонял верующих «к гнусному инцесту, прелюбодеянию, растлению, убийствам и атеизму». Вначале разразился скандал в Риме, где будущий понтифик состоял в открытой связи с женой брата. А когда его послали легатом в Болонью, «две сотни девушек, замужних женщин, вдов и даже несколько монахинь пали жертвой его разнузданной похоти».
При этом «греховным сосудом» объявлялась именно женщина. Через нее дьявол нес смуту в этот мир. Процессы над «ведьмами» не обходились без признаний несчастных в связи с дьяволом. Впрочем, описания ими дьявольского члена разнились — то он был «покрыт рыбьей чешуей», то «холодный как лед», то «обжигающе горячий», то «сделанный из рога», то «как у осла».
А вот непотребства, которые исходили от Святейшего престола, описаны весьма точно. Папский церемониймейстер епископ Бурхардт упоминает, например, о празднике в папском дворце, на котором присутствовали 50 проституток. Вначале они танцевали в платьях, потом обнажились и ползали по полу между подсвечниками, собирая брошенные Папой каштаны. Папа (Цезарь Борджиа) и его сестра Лукреция наблюдали за этим зрелищем. «Коллекция шелковых шарфов, чулок и брошей предназначалась для награды тому, кто совершит наибольшее количество соитий с проститутками».
Пуританский разврат
XV век в Европе стал временем Возрождения — европейцы вспомнили о своем греко-римском прошлом. В отношении к сексу в том числе. В ответ в Англии появилось пуританство: стремление к чистой и непорочной жизни. Ирония заключалась в том, что изначально идея пуританства началась с эпидемии венерических заболеваний. Впрочем, даже когда пуритане вошли в силу, суровость их взглядов удачно дополняла необязательность во всем следовать им.
Например, в 1630 году Британия затаив дыхание следила за судебным разбирательством в отношении лорда Мервина Каслхэвена — рыцаря короля Якова VI и члена парламента. Лорда судили за принуждение слуг насиловать собственную супругу, содомию со слугами и поощрение развращения дочери.
Дочь Каслхэвена рассказала, что «сперва была вынуждена лечь со Скипвортом (одним из слуг) под принуждением и угрозами графа... Он несколько раз смотрел, как мы ложились со Скипвортом... В первый раз он вошел в меня с помощью масла, ибо мне было тогда только 12 лет. Обычно он сходился со мной с ведома графа и по его указанию».
Жена же лорда поведала, что «в первую или вторую ночь после свадьбы лорд обратился ко мне с непристойной речью, заявив, что мое тело принадлежит ему и что если я с его ведома ложусь с любым из его людей, то вина не моя, а его. Бродуэй, слуга моего мужа, по приказу его лег со мной; я сопротивлялась, но лорд держал мои руки и одну ногу... Он наслаждался видом акта. Затем Энтилл (еще один слуга) присоединился к нам в постели и лег со мной таким образом, чтобы муж мог видеть происходящее. Хотя я плакала, он не обращал никакого внимания на мои жалобы, но подбадривал насильников».
Впрочем, ужасавшиеся деяниям Мервина Каслхэвена англичане просто не подозревали, что будут вытворять их правнуки. XVIII век на берегах туманного Альбиона стал веком клубных оргий.
Шарлотта Хейз (уж не у нее ли Владимир Набоков позаимствовал имя для матери Лолиты?) содержала публичный дом на Пелл-Мелл, почти все посетители которого, как пишет Блох в «Сексуальной жизни Англии», были импотентами, нуждавшимися во всевозможных стимуляциях для возбуждения. Однажды она разослала клиентам приглашение следующего характера: «Миссис Хейз имеет честь обратиться к господину и пользуется случаем пригласить его на вечер 7 часов, когда 12 нимф, безупречных девственниц, представят знаменитый праздник Венеры в том виде, как его отмечают на Таити, под руководством и управлением королевы Уберии (чью роль исполняет сама миссис Хейз»).
То, как все происходит на Таити, описывал Джон Хоксфорд, компаньон капитана Джеймса Кука: «Юные мужчины и девушки прилюдно совокуплялись, получая от зрителей добрые советы, особенно от женщин, среди которых встречаются самые знатные туземки. Так девушки в 11 лет становятся знающими».
По Блоху, на приглашение миссис Хейз откликнулись 23 человека, включая пятерых членов палаты общин.
А в 1737 году в Лондоне основали орден «Благословенные нищие». У него была печать — вещь великолепной работы и большой художественной ценности: на фоне якоря изображены фаллос и мошонка. Особой достопримечательностью ордена считались парики его членов. Один из них, по слухам, был подарен королем Карлом II в благодарность за оказанные услуги и будто бы сделан из лобковых волос королевских любовниц. Так это или нет, доподлинно неизвестно — но каждого нового члена общества обязывали получить «контрибуцию» со своей любовницы и отдать ее для парика.
Казанова и де Сад
По сравнению с британским масштабом оргии итальянца Казановы, возможно, казались камерными. Зато их насчитывалось много — ему по нутру было совершать половой акт с одной женщиной в присутствии другой. Так было с Еленой и Гедвигой, двумя девушками, которых он одновременно лишил девственности. По его словам, он «наслаждался с ними несколько часов, переходя пять или шесть раз от одной к другой, прежде чем истощился. В перерывах, видя их покорность и похотливость, я заставил их принимать сложные позы, что развлекло их сверх всякой меры. Мы целовали друг друга во все места, которые хотели… Гедвига была восхищена, ей понравилось наблюдать».
Француз маркиз де Сад, современник Казановы, был куда более скандальной фигурой. Плетки и истязания во время сексуального акта с легкой руки Крафта-Эбинга позже породили сам термин — «садизм». Хотя, судя по всему, маркизу можно приписать и мазохизм. Его жизнь, закончившаяся в Шарантоне, доме для умалишенных, была полна скандалов и крупных «откупных», которые ему приходилось платить за свои деяния. Секс и боль для него были неразделимой парой.
В 1772 году, наняв в борделе трех девиц, он привел их в дом на окраине Марселя. Там он подверг их избиению и потребовал, чтобы они отделали его громадным окровавленным хлыстом с вделанными в плеть гвоздями. Девушки не согласились и использовали для экзекуции ивовую метлу, которой нанесли восемьсот ударов. Маркиза также выпорол собственный слуга. После этого де Сад содомировал всех трех девушек, а его слуга сделал то же самое с ним.
После смерти маркиза его извлеченный из могилы череп оказался в распоряжении френологов. Те поставили любопытный диагноз: «смесь пороков и добродетелей».
Алистер Кроули, ХХ век
Он написал «Гимн Пану» в Нью-Йорке, а на Сицилии создал свое «аббатство». Утро там начиналось с песнопений в честь Ра, бога Солнца, а по вечерам все собирались в святилище. По всему дому были разбросаны наркотики, даже пятилетний сын Кроули подсел на них. Когда Бетти Мэй, натурщица с бурным прошлым и кипучим темпераментом, одно время жившая в «аббатстве» вместе со своим мужем, сделала по этому поводу замечание, Кроули ответил: «Отстань! Я — Зверь номер два и могу разнести тебя в клочья!».
В конце концов Бетти пришлось убежать от «Зверя». От нее и некоторых других гостей обители мир узнал о том, что Кроули приносил в жертву котов, а его «порфироносная жена» церемониально совокуплялась с козлом. В кульминационный момент животное приносили в жертву таким образом, что поток крови стекал по голой спине женщины.
На суде адвокат, представлявший интересы трех истцов, спросил Кроули:
— Вы называли себя «Зверь-666»?
— «Зверь-666» — это всего лишь «солнечный свет», вы можете называть меня «светик», — ответил тот. В зале раздался смех.
